Судьбы, связанные с Омским ГАУ

27.08.2019

Детство, опаленное войной. Новицкий Алексей Алексеевич

доктор ветеринарных наук, профессор

В 1960 году А.А. Новицкий окончил Омский ветеринарный институт, затем аспирантуру. В 1969 году защитил кандидатскую, а в 1989 году - докторскую диссертацию. 17 лет работал заместителем директора по научной работе Всесоюзного научно-исследовательского института бруцеллеза и туберкулеза животных. В 1998 году Алексею Алексеевичу присвоено ученое звание профессора.

С 2002 года по настоящее время А.А. Новицкий работает профессором кафедры ветеринарной микробиологии инфекционных и инвазионных болезней. Под его руководством выполнены две докторские и пять кандидатских диссертаций. Алексей Алексеевич является автором 5 моногафий, 9 учебных пособий, более 200 научных статей.

Из книги А.А. Новицкого «Страницы воспоминаний»

Воспоминания профессора А.А. Новицкого о жизни его семьи в оккупации во время войны описаны как по собственным его детским воспоминаниям, так и по воспоминаниям его родителей, старших брата и сестры.

Родился Алексей Алексеевич 19 февраля 1938 года в селе Плоское Свердловского района Орловской области. Его отец Новицкий Алексей Григорьевич работал директором школы в соседнем селе Кривчиково, где он также преподавал физику и математику. Мама, Людмила Васильевна Новицкая, преподавала в школе села Плоское.

Жили мы в Плоском недалеко от школы, на Поповой горе рядом с церковью, в кирпичном доме, который почему-то назывался Караулкой. Родители упоминали, что этот дом ранее принадлежал священнику.

Мой папа, Новицкий Алексей Григорьевич, ему 29 лет

Моя детская память запечатлела картинки довоенного времени. В самом селе на тот период было три колхоза : «Ударник», «им. Кирова», «им. 17 Партсъезда» («Семнадцатое», как его называли). Из нашего дома на горе были хорошо видны окрестности села. Помню, при школе был сад, где росли вишни, яблони, груши. В нашем доме были кухня с большой русской печью, небольшой зал, спальня, детская комната. Держали корову. У отца были ружье, велосипед. В Кривчиково, где он работал, ездил на велосипеде. Часто ходил на рыбалку, охоту, откуда приносил мне «заячий хлеб», который брал с собой.

Помню луга возле села Развилки, где отец косил траву, далее Подпаски, где собирали щавель, а еще далее - Сундучки. Я на всю жизнь запомнил запах той скошенной травы, из которой выбирал ягоды, запах Родины.

Через село протекала небольшая речушка, был пруд, где замачивали снопы конопли, которую затем мяли (трепали), отделяли волокна от костреца. Потом из них ткали холстину и шили одежду для обихода деревенских жителей…

Летом в полдень коров пригоняли к речке на дойку. Мама доила корову, и я помню, как она с полным ведром молока шла домой. Вспоминаю первый колесный трактор, один на всю деревню, и гордого тракториста, который иногда позволял нам с ним прокатиться (точно, как в песне - «Прокати нас, Петруша, на тракторе...»).

На этой фотографии моей маме Людмиле Васильевне - 25 лет

В октябре 1941 г. рано утром, без единого выстрела и без какого-либо сопротивления передовые части немецких войск заняли наше село. Все мобилизованное мужское население было отрезано немецкими войсками, оказалось на оккупированной территории и вернулось по месту жительства. В помещении школы расположилась немецкая комендатура. «Матка, яйки, млеко, шпик» были самыми распространенными словами, которые слышали местные жители от ходящих по дворам немцев. Дом, в котором мы жили, быстро заняли, а мы переселились к знакомому односельчанину, где нашлось место для всей нашей семьи. Но вскоре пришлось переселиться в пристройку, благо наступило лето 1942 года. В доме поселились четыре немца - Гельмут, Мальц в золотых очках, Альфонс, самый злобный, и более добрый Ганс. В комнате у них стоял большой радиоприемник и рация. Один раз немцы хорошо мне наподдали, когда я каким-то образом проник к ним в комнату и стал крутить ручки настройки то ли приемника, то ли рации…

Среди обозников было много простых немецких фермеров - бауэров. Я хорошо помню, как один из них на улице поманил меня и подарил ни с того ни с сего губную двустороннюю гармошку. Питались они хорошо - тушенка, бутерброды, кофе, шоколад, печенье, сигареты в красивых коробочках, переложенных золотой фольгой. Многие играли на губных гармошках…

Я не знаю по каким обстоятельствам, но летом 1942 г. мы оказались в поселке городского типа - районном центре Кромы, расположенном в 36 километрах от Орла…

Помню крутой спуск к далеко простиравшемуся лугу, с которого я катал обруч. С завистью смотрел на мальчишек, разъезжавших по булыжной мостовой на самокатах, которые делали из опорной доски на подшипниках, с вертикальной рулевой палкой…

В октябре наши самолеты начали бомбить Кромы. Мы были готовы к этому и всей семьей побежали через мост в прилегающую к Кромам деревню. Уже по дороге услышали за спинами разрывы бомб. Одна из них разорвалась неподалеку на тропинке, по которой мы бежали. Авианалет был очень мощным, осколки с истошным визгом впивались в железную крышу деревенской избы, в которой мы укрывались. Возвращаясь утром в Кромы, мы увидели огромную воронку от разорвавшейся бомбы прямо на дороге, по которой мы мчались ночью.

Зимой брат Жора заболел сыпным тифом, лежал в бреду. Дома было холодно и голодно. Помню, как мама поила больного брата чаем со смородиновым вареньем, которое принесла какая-то знакомая Жорина девушка. В то время варенье зимой считалось недосягаемым деликатесом. Мне дали попробовать только чайную ложку, но до сего времени вкус смородинового варенья остался для меня напоминанием о том времени.

Постоянно хотелось есть. Возле дома стояла немецкая военно-полевая кухня, распространявшая аппетитные запахи еды, они возбуждали приступы голода. Два раза несказанно повезло. Я нашел буханку хлеба, тщательно упакованную в промасленную пергаментную бумагу. Задолго до войны такой хлеб с длительным сроком хранения специально выпекали в Германии, в другой раз под немецкой машиной нашел выброшенное немцами печенье, пропахшее бензином.

Жили мы в постоянном страхе. Особый ужас, чаще ближе к ночи, вызывал гул бомбардировщиков, направлявшихся в сторону Орла. У всех в голове была одна мысль - пролетят мимо или сбросят свой смертоносный груз на нас…

В начале 1943 г. из Кром мы переехали в село Кривчиково Кромского района, где до войны в школе работали родители..

Потерпев крупное поражение в танковом сражении под Прохоровкой, немецкие войска начали отступление. Наступление Красной Армии было стремительным. Участились бомбардировки. Наши войска бомбили Орел. В темное время суток можно было видеть зарево горящего города… Смутно помню, как ночью во время бомбежки, которая была не очень-то и прицельной, мама тащила нас маленьких с Надей через поле, подальше от дома, находившегося неподалеку от комендатуры…

Было много разговоров об угоне девушек на работы в Германию и о том, что немцы выбирают наиболее красивых из них. Поэтому девушки старались как можно реже попадаться на глаза оккупантам. Они либо прятались, либо старались выглядеть крайне непривлекательно, ходили растрепанными в лохмотьях, мазались сажей и т.д. Так поступала и старшая сестра Люся, которой на то время исполнилось 18 лет.

Утром 3 августа 1943 г. на большой подводе, запряженной парой лошадей, непонятно как оказавшихся у нас, мы всей семьей навсегда покинули Орловскую область и по оккупированной немцами территории двинулись на Украину, на родину отца в с. Богодаровка Кировоградской области…

Многие села Брянщины, утопавшие в садах, были сожжены, на пепелищах торчали одни печные трубы. Повсюду в населенных пунктах и на обочинах дорог встречались подбитые танки, орудия, автомобили и другая техника - немецкая и наша. Питались в дороге, как говорится, чем Бог послал. Дело доходило до милостыни. Еще в Плоском, в брошенном немцами погребе, мы нашли ящик маргарина, переложили его в ведро. Он здорово выручал нас в дороге, но плохо привязанное сзади телеги ведро мы умудрились потерять по дороге…

Вскоре мы переехали в какой-то пустовавший домишко на одну комнату с большой угловой печью. Не помню, как мы все там разместились, но лично я спал на печке, с высоты которой наблюдал за всем, что происходит в доме.

Минул 1943 год. Началось освобождение Украины. К концу года усилилось движение отступающих немецких войск. По нашей улице двигалась техника и обозы из больших крытых фургонов, запряженных цугом тяжеловозами-брабансонами. Во дворе дома был сарайчик, в нем мы держали двух наших лошадок. Одну из них не удалось уберечь, угнали.

Еще одной бедой был угон в Германию взрослых мужчин. Мужское население пряталось, кто как мог. В том сарае, где мы держали лошадей, была выкопана яма, сверху накидали для маскировки конский навоз. Там и прятались отец с Жорой целых два месяца, вплоть до конца оккупации. А перед самым уходом немцев в селе вдруг появились «власовцы». По воспоминаниям старших, они вели себя хуже, чем немцы, видимо, чувствуя приближающийся страшный конец. Ходили по домам, избивали жителей, грабили, забирая последнее… Самыми страшными были последние сутки перед вступлением в село передовых частей Красной Армии…

Еще ничего не зная и мало что понимая, рано утром запрягли лошадь и поехали обратно в Богодаровку. Вдруг невдалеке увидели двух всадников в красноармейской форме, которые поскакали к нам. Это был передовой разъезд наших войск. За два с лишним года - первые «наши»! Радость была неописуемой.

Весной 1944 года в Богодаровке был развернут мобилизационный пункт, и все оставшееся мужское население сразу же было призвано. Проводили отца и Жору, снабдив их сухарями и шматком сала. Они попали на Первый Украинский фронт под командованием маршала Конева. Воевали в 28-м гвардейском полку 9-й воздушно-десантной дивизии. Отцу присвоили звание сержанта. С этой дивизией отец прошел Украину, Молдавию, Румынию, Польшу. При форсировании Одера получил орден Славы, а затем орден Отечественной войны 2-й степени. После освобождения Польши в составе своей дивизии вошел в Берлин. Отец писал, что флаг на Рейхстаге водрузил один из их бойцов. Из Берлина дивизия была направлена в Прагу, которую освободили в апреле 1945 года, захватив в плен две немецкие дивизии.

После проводов на фронт семья осталась без мужчин. Мама обратилась в РОНО и получила направление на работу в сельскую школу неподалеку от Богодаровки…

…Затем переехали в крупное село Глодосы бывшего Хмелевского, а в настоящее время Новоукраинского района. Мама устроилась на работу в школу, преподавала в старших классах, наверное, немецкий язык, возможно, и русский тоже. В этом селе я и пошел в первый класс, Светлана - в четвертый (или пятый). Вначале нам для жилья выделили помещение при школе. Зарплата учителя в то время была такой, что на нее ничего невозможно было купить. Чтобы как-то выжить, Светлана, Люся и Галя, стыдясь односельчан, уходили в другие села и там просили милостыню. В основном, приносили куски хлеба. Что было, то было…

Обычно ели тюрю - крошеный хлеб с молоком или пампушки с чесноком, чеснок толкушкой растирался в макитре (глиняном горшке), затем туда крошились пампушки (удлиненные булочки из пшеничного теста) — это считалось деликатесом. Бывали случаи, когда удавалось попробовать настоящую украинскую еду - борщ, галушки, вареники со сметаной, пирожки с сыром (творогом), маком, плачинды с кабаком, т.е. с тыквой и другое. Обычно эти угощения я пробовал, когда приходил в гости к друзьям.

Эта ситуация крайней нищеты, нужды и постоянного голода была связана с отсутствием личного подсобного хозяйства, когда не было ни собственной живности, ни огорода. Если колхозники и другие местные жители как на Украине, так и в Башкирии, куда мы переехали позднее, жили сносно за счет собственного сада, огорода, коровы, других животных и птиц, то мы, «вечно эвакуированные», ничего этого не имели. Родители были служащими, постоянно переезжали, снимали комнаты, квартиры, чужие дома. Так продолжалось вплоть до 1951 года. Собственную избу купили только в 1952 году, будучи уже в Башкирии.

Для нас, мальчишек, в только что освобожденном украинском селе единственным развлечением было катание обручей от колес автомобилей или просто железных обручей от бочек. Вокруг было много неохраняемых свалок разбитой техники. Мы пользовались этим и тащили оттуда все что могли. Особенно интересовали подшипники, которые использовались для сооружения самокатов…

Затем мы переехали в Хмелевое, где поселились в какой-то хате. Я пошел во второй класс. Писать было не на чем. Вместо бумаги использовали газеты, обои, какие-то бумажные клочки. О тетрадях не могло быть и речи. В Глодосе я не очень-то регулярно посещал первый класс и поэтому, попав сразу во второй да еще с «украинской мовой», почувствовал себя не совсем в своей тарелке. Особенно меня убили «дужки», т.е. скобки на уроке арифметики. В Глодосах я такого не проходил, а при моем плохом зрении я ни черта не понимал, что писала на доске учительница. Но тогда, на фоне других потребностей, в первую очередь поесть и одеться, желание учиться оставалось далеко не на первом плане. Буханка хлеба на базаре доходила до 900 рублей, что превышало мамину месячную зарплату. В какой-то степени нас спасли 14 посылок, полученных от папы из Германии. В посылках была в основном трофейная одежда и обувь. Конечно, все это обменивалось на рынке на хлеб и другие продукты.

Мне почему-то совершенно не запомнилось время, проведенное в начальной школе, но запомнились фильмы, которые смотрел в кино. «Свинарка и пастух», «Ходжа Насреддин», «Александр Пархоменко». Любил читать. Детской литературы почти не встречалось. Кое-что приносила Светлана, которая читала более взрослую литературу. Единственное, что я с упоением прочитал и запомнил, это «Мифы Древней Греции» и «Борьба за огонь» о первобытных людях, а также некоторые сказки.

Весной 1945-го, незадолго до окончания войны, проездом в госпиталь города Николаев Херсонской области заехал Жора с костылем и медалью «За отвагу». Он служил в разведке и, как рассказывал, ранение получил при взятии «языка». Также был награжден орденом Отечественной войны 2-степени. Пробыл он у нас всего несколько дней.

Первые послевоенные годы. Отец Алексей Григорьевич, мама Людмила Васильевна и мой старший брат Георгий, 1951 год.

День Победы встретили в Хмелевом. Я катил колесо по улице и тут увидел, что к центру села бегут люди. Я направился туда и увидел обнимающихся, смеющихся и плачущих людей. Радость была всеобщей.

Возвращение папы мне запомнилось так. Было лето, мама варила томатный сок. Вдруг в проеме двери я увидел отца, живого и здорового. Так что два события - Победа и возвращение папы - слились в единое незабываемое время, когда мы все почувствовали себя счастливыми, к тому же и Жора успешно долечивался в госпитале.

Папа привез трофейный велосипед и еще кое-что по мелочи. В частности, австрийскую косу, которая ему потом очень пригодилась. Еще привез мешочек камушков для зажигалок, которые были в дефиците, и мы обменивали их на хлеб. Все были на подъеме, с надеждой, что наконец-то страна-победитель заживет счастливой жизнью.

Дальнейшие события показали, что до безоблачной счастливой жизни было очень и очень далеко.