Детство, опаленное войной. Пиварчук Василий Александрович

доцент, кандидат технических наук, член союза журналистов СССР 

В.А. Пиварчук родился в 1938 году. В 1961 году окончил факультет механизации Омского сельскохозяйственного института имени С.М. Кирова. В 1961-1962 гг. прошел обучение на курсах руководящих работников молодёжной печати в Центральной комсомольской школе при ЦК ВЛКСМ. Член Союза журналистов СССР. До 1970 года работал в сельхозотделе областной газеты «Омская правда». Затем была учеба в аспирантуре, в 1974 году – успешная защита кандидатской диссертации. С 1975 года по 1989 год работал старшим научным сотрудником лаборатории механизации процессов в животноводстве и кормопроизводстве. С 1990 года начинает свою работу в Омском сельскохозяйственном институте старшим преподавателем, доцентом. В вузе Василий Александрович проработал 23 года. Сегодня В.А. Пиварчук – на заслуженном отдыхе. 

Деревенька моя 

Малая Родина. Щемящее чувство охватывает каждого, кто многие годы назад покинул родной кров и вот волею случая появился рядом с погостом, где упокоились все предки. 

Улица выглядит безлюдной, а вся деревня заброшенной. Что называется ни гусей, ни детей, никого. «А вот баба Шура идет», - мой спутник и по совокупности провожатый показывает на одиноко и устало бредущую старушку. Её все здесь знают, живет здесь всегда. «А вот дачник», - показывают на позевывающего детину из одного из добротных домов. Здесь в основном и живут дачники. 

Куда же подевалась моя деревенька в сорок с небольшим дворов, где её поселенцы? Заброшенные и полузаброшенные дома, в одном из них с пустыми окнами и дверными проемами отдыхают неизвестно чьи забредшие лошади. Какая же война пришла по моей малой Родине в наше мирное время. 

Война была. Нам детям войны, кому, как правило, уже за восемьдесят, часто предлагают поделиться воспоминаниями. Не могу отказать в личной просьбе Наталье Константиновне Чернявской. Делюсь тем, что знаю. 

Война началась, когда мне было 3 года. «Вспоминающие» всегда пишут, как обезлюдело село, как покидали отчий дом почти поголовно мужики, как все тяготы ложились на плечи женщин и детей. А ещё полуголодное существование. А затем возвращение покалеченных бойцов. Если они вообще возвращались. Все это так. Моя деревенька ничем особенно не выделялась среди себе подобных. Только все это пришло ком мне много позже. В три года восприятия были совсем другие. 

Внятно и, как говорят «на всю оставшуюся жизнь», запомнились годы с пяти-семи-лет. 

Семья. По нынешним понятиям – многодетные: пятеро мал-мала меньше (у бабы Шуры живых только было что-то около десяти). Тогда это считалось нормой (света-то в деревне не было). Когда мне было четыре года – умерла мать. Началось полусиротское детство. Отец не воевал (инвалид по зрению), трудился, где придется. 

Учеба. Сейчас странно читать и слышать, но в самые трудные военные годы в маленькой забытой богом (но не властями) деревушке работала начальная школа. Электричества не было, светили керосиновые лампы. На деревню приходился один или два учебника. Прописи изучали и упражнялись писать среди текстов старых брошюр и на грифельных досках. Домашние задания в темные зимние вечера приходилось делать при лучине или жировых светильниках, керосин был в дефиците. Деревенские школьники военных лет были не чета теперешним. Все делали сами, без интернета и гаджетов. 

А ещё выходили на прополку, собирали на колхозных полях колоски, «воевали» на картофельных полях. 

Отмечали и праздники. Главный из них, понятно, ёлка. Правда в те годы вокруг села не было ни сосен, ни елей. Зато были березки. Красавицу березку наряжали своими силами, что-то клеили, нарезали, делали бумажные игрушки. 

И общая жизнь деревеньки. 

Смотрю на нынешнее поколение, анализирую и прихожу к неутешительному выводу – люди живут совсем иначе. Давайте вернемся к военному, да и послевоенному времени. Маленькая деревня, нет света, женщины рожают с бабками-повитухами, практически люди не ведают врачей… Но деревня живет. По своим традициям, обычаям, по заветам предков что ли. В подтверждение несколько эпизодов. Так, в деревне практически не было замков. Все ворота, калитки и двери запирались щеколдами, крючками, другими «премудрыми» устройствами. По утрам хозяйки просыпались и смотрели - у кого появился дым над трубой. Спички, если и были, то страшно экономились. Но чаще огонь добывали по опыту древних: кресало или просто железка и камень, трут. Операция не быстрая, поэтому к «ранним пташкам» шли за горячими угольками соседи. И ведь никому не отказывали. 

При остром «дефиците мужского населения» на деревне почти исчезли и охотники. В округе на болотах и озерах стало больше дичи. Поэтому пацаны в 11-12 лет уже ходили на охоту. Кажется странным, но в годы войны и после у сельчан почти в каждом доме были ружья. В нашем их было целых три – от какого-то старинного (наверное дореволюционного, с больно красивой отделкой) шомпольного (заряжать через дуло) до почти детского 32-го калибра. Я не был исключением. Как-то на охоте на озере случилось двоим с разных точек подстрелить утку. Как делить, если выстрелы прозвучали дуэтом (один из нас наверняка промазал, иначе утку зарядами дроби разорвало бы на мелкие куски). Решили бросить жребий. Но дома мать моего друга решила иначе – разделала дичь и поделила на две равные части.

Естественно бывали и болезни и смерти. Лечили как могли, в основном травами или заговорами от самой мудрой бабушки. Подвергался такой экзекуции и автор этих строк. Заболевшему несли самое лучшее – молочные продукты.(домашний скот был почти в каждом дворе), ягодные настои, а то и просто что-нибудь из домашней выпечки. 

Как выживали? Надо откровенно признать, что это были люди другого поколения. Вернее будет сказать, что и в трудных условиях люди не выживали, а жили. Во-первых, работали все от мала до велика. Во-вторых, у людей всегда оставалась надежда на лучшее, работа. Выручала и сама природа. Деревня стояла (да и стоит пока) на берегу озера. Вокруг речушки и болота, на километры были заливные луга. А это рыба, богатые покосы. С другой, северной стороны, леса с ягодами и грибами. Не было проблемы и с работой. В четырех километрах – райцентр, в другую сторону в 1,5-2 километрах – Заготзерно и нефтебаза. В самой деревне местный колхоз, молочная ферма, кузня, машинный двор. Работай – не хочу, выбирай на вкус. 

Мамай прошёл. 

Так вот сейчас в деревне ничего этого нет. Кроме райцентра, который утянул в свои объятия в ходе очередной сельской реформы и местную ферму. Человек ринулся покорять природу, построил на Иртыше плотины и каналы, зарегулировал воды Иртыша. В результате – «высохли» причалы нефтебазы и Заготзерна, исчезли и заливные луга со всеми нерестилищами и сельскохозяйственными угодьями. Так умирает моя деревенька. Одна из многих тысяч нынешнего, как всегда неспокойного времени. 

Вместо резюме. 

Сейчас много пишут о войне. Справедливо отдать дань погибшим. Всё это правильно. Но война – это не только геройская атака, подбитые одной гранатой два танка ( такое в воспоминаниях случается), но и судьба солдата и крестьянина в тылу. Я не стал писать о военных подвигах земляков. Те, кто вернулись, не любили вспоминать о войне, а через некоторое время их просто не стало. Да и судьба многих по тем временам (при их жизни) была неоднозначной. Так, после войны стали составлять очередные льготные списки. Один мой односельчанин домой вернулся после госпиталя. Но не нашего, а финского, где лечился после ранения и … плена. Считать его героем или предателем? 

Война прошла через каждую семью, через душу каждого человека. Но окончена ли она? До сих пор тысячи и тысячи без вести пропавших, по-человечески незахороненных, живущих в неблагоустроенных квартирах ветеранов. Да и те, малые и большие, полузаброшенные деревни и села, на мой взгляд, это тоже следы той войны, которая никак не может окончиться до сих пор.